— А афганская и иракская кампании?
— Ерунда. Так все и было, мистер Вуаве! Европа выиграла эти войны, не жертвуя людьми, и заставила Штаты потерять во много раз больше. Проблема в том, что Штаты настолько сильны, что могут долго терпеть такой урон. Значит, задача Европы — подсунуть им противника пострашнее. Афганистан и Ирак себя не оправдали, с ними разобрались слишком быстро для Европы.
— Политики той страны, о которой мы с вами говорим, мистер Джемаль, готовы идти до конца.
— На это и сделала свою ставку Европа, — заметил Джемаль, выпуская клуб дыма, — но европейцам вряд ли стоит радоваться. С началом конфликта полетит вся ось Европа — Ближний Восток, как однажды уже полетела в ситуации с Ливаном.
— О да. Там были бордели гораздо изысканней, чем в самом Париже.
— Увы! Иран не дотянется ракетами до Атлантики, но начать вторжение в Израиль ему по силам. С авианалетами и ракетами ПВО Израиля справится, но тут придется вступать в долгие и затяжные бои на земле. В этой ситуации американцам придется следовать букве договора и отправлять в Израиль корпуса, и гораздо в большем количестве, чем сейчас стоит у них в Ираке.
— А потом?
— Атака нефтеносных полей в районе Персидского залива. Вы, мистер Вуаве, и ваше издание можете смело делать прогноз: баррель нефти поднимется высоко, например, до двухсот долларов. Не ошибетесь! Расконструирование американской экономики, съедание собственных запасов, военное положение, диктатура, трудовая мобилизация. Все это Америка еще не переживала, все у нее впереди.
— Но, мистер Джемаль, США намного меньше производит, чем потребляет. Доллар — универсальная единица.
— Верно. Как только абсолютная конвертируемость доллара закончится, а первой она закончится в России, евро возьмет верх. Вы видите, как последний год идет эта упорная борьба: евро или доллар? Европе прочили победу, но потом — поражение. Сейчас ситуация изменилась. Евро хоронили рано. В такой ситуации страны еврозоны окажутся в ситуации, когда они смогут потреблять больше, чем производить.
— Как вы думаете, сколько продлится война с этой страной?
— Не более года, — резко ответил Джемаль и напрягся в кресле. — Запишите: не более! Итог — безусловная военная победа США.
Вуаве старательно записал. Удивительно, что он предпочитал пользоваться карандашиком, а не современным диктофоном, надежно фиксирующим каждое слово интервью.
— Скажите, мистер Джемаль, — со странноватой интонацией проговорил интервьюер, — а как можно прокомментировать этот вопрос с гендерной точки зрения?
Джемаль не удивился, пожал могучими покатыми плечами, сунул в рот сигару и почесал отозвавшуюся жестяным скрипом бороду.
— Соединенные Штаты — мужчина, Европа — женщина.
— Но статуя Свободы, мистер Джемаль?
— Вы посмотрите на ее лицо, вырубленное из полена, — возмутился Джемаль. — Не верится даже, что ее создали французы. Нет, Америка никогда не была «женской» страной. Это страна ковбойских шляп, потных сапог, виски, сигар и безграничного мужского менталитета. В Европе хотя бы были великие императрицы — Мария-Терезия, Мария-Антуанетта, королевы Виктория и Елизавета. А в Америке только президенты, одинаковые, как картонные фигурки. Женщина в США, несмотря на иллюзорное равноправие, всегда глупая, толстая домохозяйка, «дура-баба», как говорят русские, либо резиновая безмозглая кукла-фотомодель. Поэтому с символической точки зрения победа Европы будет победой Женщины. Я бы даже сказал, это будет победой Лилит.
При этих словах его собеседник усмехнулся, а темные, цвета жженого ореха, как у многих ливанцев, глаза блеснули.
— Вы имеете в виду то самое темное место в первой Книге Бытия, мистер Джемаль?
— Да, мистер Вуаве, — ответил Джемаль и процитировал: — «И создал Бог / Человека по образу Своему, / по образу Бога. / Он создал его, / самцом и самкою. / Он создал их». Как вы, наверно, знаете, в библейских переводах Септуагинты имя «Лилит» выпало потому, что, созданная равной Адаму, она не соответствовала концепции древнеиудейского брака, где бунт женщины невозможен. Кстати, поэтому в программных политических установках современного Израиля так много американских, маскулинских мотивов. Так вот, когда Адам отказался делить брачное ложе с наивно требующей полного равноправия гордячкой, Бог создал ему глупую курицу — Еву. Европа — это образ той самой сбежавшей Лилит, Старый свет — как прародина Америки, которая должна быть равноправной и может вернуть это равноправие.
Джемаль замолчал. Достал из внутреннего кармана дорогого пиджака от Cardoni плоскую фляжку, отвинтил крышечку и сделал несколько добрых глотков. В комнате запахло отличным шестилетним виски.
Собеседник Джемаля отложил карандашик. Стало видно, что у Вуаве тонкие, жилистые пальцы, почему-то не смуглые, а белые, даже синеватые. Они были украшены массивными серебряными перстнями, один из которых отдаленно напоминал треугольник.
— Бог послал за сбежавшей Лилит ангелов: Сена, Сенсина и Семангелофа, — задумчиво проговорил он, наблюдая за Джемалем, завинчивающим крышечку фляжки, — и повелел превратить ее в море паров. Лилит отказалась вернуться, предпочтя стать паром, но остаться свободной и независимой. Красивая легенда! И все-таки, мистер Джемаль, в одном из интервью вы говорили о посредниках.
Политолог энергично махнул рукой, и комочек пепла сорвался с сигары на ковер.
— Да! Я говорил, что во время этой войны в Европе вырастает роль посредников. В эпоху первого расцвета европейского могущества ими были иезуиты, во время второго — масоны. Тайные ложи, тайные убийцы, отравления, любая тайная жизнь… С символической точки зрения это посредники, обеспечивающие торг, допустимый в каждой классической войне. В США таких посредников нет и никогда не было. Прагматизм американцев выхолащивает идею любого тайного братства. А Европа привыкла создавать такие инфернальные конструкции, которые обеспечивают победу какого-нибудь Джузеппе Тосканского над Карлом Савойским не только мечом, но и силой тайной дипломатии. Извивы женской логики, хитрости и коварства — вот чем сильна Европа. В принципе, это я и имел в виду, говоря о посредниках.