Укок. Битва Трех Царевен - Страница 86

Грузный скривился.

— А как же Витька-мент? Когда пожарные подъехали, он из подвала торчал. Ежели бы там такое пламя было, то он бы себе все хозяйство по самые яйцы отжег, а так только подметки поплавились да задница лохмотьями слезла.

— Потому как мударик твой Витька, — просто заключил сухонький. — Алкашей ничто не берет: ни вода, ни огонь!

— Мударик, — согласился его оппонент. — Только не мой, Максимыч. Так вот, ежели мое мнение хочешь знать, так я сам по пьяни где-то задницей в костер сел — и все. И говорю тебе: не было там никакого огня.

— Как не было?! Как не было?! — закипятился старичок. — Все сгорело, вчистую. Вместе с чуркой-сапожником.

— Интересно, — ядовито поинтересовался второй, — а чурка-то как? Что, и горсточки пепла не осталось? Ни косточки?!

— Он того… — сухонький задрал палец вверх и показал. — Он ТУДА ушел. Потому как шаман. Все они, шаманы, оттудова…

— Ну, ерунду ты мелешь, Максимыч.

Они разговаривали, не обращая внимания на Людочку, а та сбилась с шага и остановилась растерянно. В этот момент из закопченного по краям дверного проема подвала вышли два человека в огромных, по моде, фуражках, кое-где испачканных сажей. Они тоже оживленно спорили.

— Ну не знаю! — говорил один из них, судя по погонам, старший званием. — Возгорание было — факт. Ущерб есть — факт. А пожара — нет! Или дом такой заговоренный?

— Точно, — бубнил другой, наверняка обиженный тем, что бродили они не по пепелищу четырехэтажки. — Не по уму как-то… Дом заполыхал бы в два счета, если в подвале началось.

— Не говори. А тут — ни кусочка не осталось. Чуешь, один пепел?

Пожарные покинули подвал и ушли, помахивая одинаковыми коричневыми папками. Старики проводили их туманными взглядами и заспорили снова. Людочка растерянно постояла и поплелась обратно. Ее угнетало не отсутствие обуви — обходиться без нее она уже привыкла летом — а то, что вещь сгинула просто, за так. Впрочем, это было как-то не по-царски, точнее, совсем не по-царевенски, и девушка это понимала.

К домоуправлению она подошла в этом почти сомнамбулическом состоянии духа, смотря себе под ноги. И ее ушей вдруг коснулись музыкальные звуки. Людочка подняла голову и… обомлела.

Дорожка к крыльцу ЖЭУ вела узкая, из выложенных тут плиток, а заканчивалась долгим пологим крыльцом, которое было сделано таким для удобства поднимающихся по нему бабулек — основного контингента домоуправления. Сейчас по обе стороны от деревянных перил стояли двое: Ирка и незнакомая девочка с черненькими гладкими волосами, напоминавшая японку с плаката о памяти жертв Хиросимы. Ирка держала в руках губную гармошку, а девочка-японка — флейту; Ирка блистала ярко-алым платьем с голым пупком, а та, японистая, была в каких-то белых одеждах, как у жрицы.

Едва Людочка появилась на дорожке, как Ирка махнула рукой: «Начали!» — и прижала к губам гармошку. Звуки ударили наперекрест, заставив прохожих оборачиваться и замедлять шаг; стайка женщин из домоуправления (диспетчеры как раз уходили на перерыв) изумленно застыла, взирая на это музыкальное шествие.

— Ирка! Что за фокусы?! — крикнула девушка, но не успела шагнуть к подруге.

Из пыльных кустов выскочили двое: один большой и толстый, второй — низенький колобок. Их Людочка где-то видела, но где — не помнила. Оба мужичка ловко выхватили черные мешки и начали сыпать под ноги Людочки розовые лепестки! Натуральные. Розовые, желтые, красные. Отделенные от бутонов.

Девушка не успела ничего сообразить — она уже шла по этим лепесткам босая и с недоумением смотрела, как ее голые, испачканные асфальтом ступни шагают по этой роскоши, щекочущей и мягкой. Лепестки сыпались густо, сплошным ковром. Это было незабываемое ощущение! Такого Людочка никогда не испытывала. А две согбенные фигуры все сыпали и сыпали из мешков.

В толпе зевак, мгновенно собравшейся рядом, чтобы взглянуть на такое невероятное шоу, кто-то восхищенно присвистнул. Женщины из диспетчерской ойкнули. А Ирка выдала супермузыкальную ноту на губной гармошке и возвестила, немного запинаясь:

— Принцесса Непала, Ее Высочество Сирхвана-Сихия Ушпрасалдаравансала Четвертая, следует к месту беседы! Поклонитесь Принцессе.

И пала на колени истово. Людочка заметила, что ради такого случая колготок к своему красному платью подруга не надела.

Девушка шла, приближаясь к крыльцу. Чувство невесомости овладело ею: то ли приподнимали вверх лепестки роз, ласкавшие босые ступни своими прохладными цветочными губами, то ли она просто начала вживаться в образ. Желтая, нарядная, голоногая, с сумочкой черненькой на порыжевшем ремешке, она плыла по этим лепесткам, как по розовому морю. А тот, маленький, с гладкой макушкой, еще и сунул ей букет роз. Людочка приблизилась к Ирке, и та подняла на нее черные глаза:

— Ваше Высочество! Одарите скромных слуг ваших и фрейлин серебром.

Людочка спохватилась, достала из сумки кошелек. Он оказался забит пятирублевками, тяжелыми и блестящими, как новая подкова. И водопад этих пятаков пролился на голову Ирки, на этих двух, с розами. Людочка небрежно кинула кошелек Ирке, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, и ступила на теплое, нагретое дерево подъезда, прижимая букет к груди, как сокровище.

Она шла по коридору в безмолвии — прямо так, с букетом. Слева, у стены, сидели люди, дожидаясь своей очереди в приемную: какие-то мужики, несколько женщин и бабулька. Внезапно все они при приближении желтого чуда встали, и даже, как показалось Людочке, склонили головы. Она с ужасом толкнула дверь приемной. Секретаря не было, дверь в кабинет открыта.