Укок. Битва Трех Царевен - Страница 69

9 июля высокие гости приняли участие в церемонии открытия бутика фарфора Wedgwood в магазине „Гледиз“ на Мясницкой. На открытии присутствовали также топ-менеджеры группы Wedgwood/Waterford и представители московских властей. Покидая магазин, герцогиня немало шокировала публику, заявив, что она „устала от жары и каблуков“, и хладнокровно разувшись на асфальте Санкт-Петербурга. Так, босая, с туфлями в руках, герцогиня шествовала по Невскому, ничуть не беспокоясь о своем имидже.

На следующий день, 10 июля, английская делегация прибыла в Санкт-Петербург. Там она посетила фирменный магазин Wedgwood, а затем Эрмитаж и Петергоф. После этого герцогиня Йоркская, широко известная своей благотворительной деятельностью по всему миру, отправилась в детские дома Санкт-Петербурга. На этот раз, как не преминули заметить комментаторы, она была обута…»

В середине сентября, когда последнее тепло еще держало позиции, толкая столбик термометра днем до плюс двадцати, в Новосибирск на Джазовый фестиваль приехал сэр Малькольм Реджинальд Бетвейн-Поттигар, один из лучших британских кларнетистов. Пиетет перед сэром Реджи, как по-простецки называл его председатель городского джаз-клуба, был таков, что на встречу англичанина отправили даму из бюро Оргкомитета, с шофером. Она была высокой, очень правильной женщиной лет тридцати пяти, носила строгие в роговой оправе очки и прекрасно знала английский. Эта дама, одетая в бежевый брючный костюм и крахмальную блузку, должна была окружить гостя радушием и заботой, а также представить принимающую сторону во всем блеске.

Однако сэр Реджинальд оказался обыкновенным шотландским музыкантом закваски времен «Sex Pistolls» и «Smokies». Из самолета вышел рыжебородый детина с прозрачными голубыми глазами и огромным большим красным носом, выдававшим в нем любителя крепкого портера. Он был в полосатых гетрах, клетчатой юбке, открывавшей волосатые кривые ноги, в малиновом пиджаке на голое тело с закатанными рукавами и с данхилловской трубкой в зубах. Кларнет он нес в одной руке, в футляре, и, как казалось, никакого багажа с ним больше не было. Сэр Реджи облапил встречающую его даму, уколол жесткой бородой, обдал табачным духом, а на вопрос о багаже махнул рукой: мол, все купим! И они поехали в город.

Как на грех, женщина решила показать иностранцу центральную часть сибирской столицы и тем самым подтолкнула сэра Реджинальда к его первому и самому яркому хулиганству на сибирской земле. Шотландца привели в восторг каменные идолы, установленные на главной площади перед Оперным театром еще в семидесятом году верноподданным скульптором с вполне диссидентской фамилией Бродский. Об этих скульптурах, изображающих неизменного Ленина в компании красноармейца, крестьянина, рабочего да еще неизвестной парочки — андрогинного вида девушки с парнем — спорили с начала смутных российских времен. Одни доказывали, что скульптурная группа уродует вид площади, загораживает фасад театра, и предлагали снести ее немедленно. Вторые же, естественно, кричали о недопустимости такого варварства. Фигуры между тем стояли, уже давно слившись с ландшафтом, и поражали воображение только гостей города. Перед их истуканным обаянием не устоял и шотландец. Он попросил остановить машину прямо у памятника.

Обмершая женщина только и успела пролепетать: «Что вы делаете?» — когда сэр Реджи избавился от башмаков, гетров, юбки… одним словом, разделся догола и застыл в костюме Адама у одной из фигур, радостно прикрывая причинное место футляром кларнета. Даме же он успел вручить фотокамеру и попросил сфотографировать.

У той тряслись руки. Она боялась и рассудок потерять, и камеру грохнуть о серый гранит площадки. Поэтому с первого раза снять не получилось. А вокруг проносились по площади автомобили и замирали на ходу прохожие. Борода голого шотландца сверкала, как факел Вечного Огня. Естественно, сразу появились милиционеры с ближайшего поста. Правда, музыкант уже почти оделся, но его клетчатая юбка произвела на милиционеров не менее яркое впечатление, чем недавняя нагота.

— Это откуда такой педик? — поинтересовался у женщины старший, второй лишь азартно похлопывал дубинкой по ладони.

От ужаса та не могла связать и двух слов. Но сэр Реджи уже облачился, и милиционер, понимая, что в таком деликатном деле взять негодяя с поличным они опоздали, предложил решить дело полюбовно:

— Ладно, по полтиннику баксов каждому из нас пусть дает и сваливает. Тоже мне, этот… Шон Коннери!

Сэр Реджи не удивился ни сумме, ни самому факту требования мзды. Он улыбнулся, достал бумажник, вынул две пятидесятидолларовые бумажки, отдал их мрачным ментам, а потом забрал у переводчицы фотокамеру, наставил на них и, показав рукой на памятник, что-то сказал.

— Че это он нам говорит? — удивился молодой мент.

— Он говорит… чтобы вы разделись… — холодея от страха, перевела женщина, — и встали так же. Он вас снимет.

— Что-о-о?!

Это решило дело: оскорбленные менты утащили шотландца в кутузку. Обезумевшая переводчица металась по площади, потом бросилась звонить директору филармонии Миллеру, человеку легендарному, знавшему в городе все и вся и обычно благосклонному к нравам музыкальной богемы. Миллер перезвонил куда надо, и через час сэра Малькольма Реджинальда, извлеченного из-за решетки «обезьянника» Центрального РОВД, повезли уже дальше на «лексусе» эскортно-патрульной службы ГИБДД, с мигалками.